Алан Дин Фостер

Деревня избранных

Мой добрый друг Билл Смайт когда-то был славным крысоловом («экспертом по контролю за грызунами» миссии ООН). Он покончил с этим, проведя несколько лет а Сомали, ожидая, когда местные жители научатся современным средствам истребления грызунов. Этого не произошло. (Они говорили: «Аллах нам даст», — и он, видимо, действительно давал… В форме иностранной помощи и экспертов, вроде Билла). Тогда он и уехал.

Сейчас он учит танзанийцев справляться с их поголовьем грызунов, и пишет с большим облегчением, что они отнеслись к своим проблемам значительно серьезнее. Там гораздо лучше оборудованная эпидемстанция, и хотя Дар-эс-Салам — не Лондон и не Нью-Йорк, там все устроено приличнее, чем было на станции а Могадишо.

Никогда не знаешь, что может случиться с тобой в таком изолированном месте, как Могадишо..

Гарли Викерс ненавидел Могадишо. Не то, чтобы ему не приходилось работать в худших местах. Взять, например, Кампалу под Иди Амином, где он еле выпутался невредимым из скверной истории. Или Соуэто в Южной Африке, огромное черное гетто, океан нищеты и отчаяния, обреченный на то, чтобы однажды взорваться оргией насилия, какого не было в Африке со времен Зулусских войн.

Нет, он служил репортером и в худших местах, чем Могадишо, но едва ли вспомнит место скучнее. За свежими фруктами, достойной едой, более или менее надежными новостями, по хозяйственным нуждам, надо отправляться через границу в Найроби. В Могадишо этого не найдешь.

Единственной его радостью были путешествия по девственному побережью, тянувшемуся на сотни километров к северу, к Аденскому заливу. Сомалийское побережье так же богато красотой, как страшно, беспросветно бедны его жители.

Бедность их еще возросла вследствие нескончаемой, казалось, войны со строптивым и таким же нищим соседом — Эфиопией. Потоки беженцев устремлялись туда и сюда вдоль спорных пределов пустыни Огаден, истощая до предела экономику, которая и всегда-то была слабой.

Викерс был наполовину англичанином, наполовину американцем. Он провел в Африке в качестве корреспондента ЮПИ двадцать лет, разрушивших его былой идеализм, когда он понял, до каких крайностей может дойти человек в своем идиотизме. Белый или черный, все равно, ненависть вместо понимания. Подозрения вместо диалога. Ему все надоело.

Четыре месяца он провел в Могадишо, сочиняя репортажи об усилиях на пути к миру в Огаденском районе. Ему нужно было уехать, куда угодно. В Каир, если повезет, в Найроби, даже в сумасшедший и всегда неспокойный Лагос. Лишь бы не здесь, думал он, пробиваясь сквозь рыночную толпу к месту своего жительства. Он смертельно устал от коррупции и претензий, с которыми сталкивался, когда работал над своими репортажами. К тому же он надписал уже все, что возможно, о положении в Сомали. У него достаточный опыт работы, чтобы понять, когда то, что он делает, утрачивает актуальность.

В это-то время он свернул, обойдя прилавок, и чуть не сбил зеленую женщину.

Когда она споткнулась, ее чадра откинулась, показав лицо, которое было зеленым, как изумруд, и цвет был насыщенным и красивым. Она поспешно набросила чадру и юркнула в толпу. Викерс изумленно глядел ей вслед.

Потом, расталкивая покупателей, бросился ей вслед.

— Эй… погодите… постойте минутку, — он знал, что она слышит его, потому что она не раз оглядывалась и видела, что он все еще гонится за ней. Густая толпа мешала ему бежать, но позволяла держать ее в поле зрения.

Он понял, что потерял ее на другой стороне базара, где она вместо того, чтобы отправиться в путь, используя верблюда или ослика, запряженного в тележку, села в «джип» последней модели. Водитель нажал на акселератор, машина затарахтела по узкой улочке, обдав ошеломленного Викерса пылью.

Видение не исчезло, как на проходил и шок. Лицо женщины все стояло у него перед глазами. Но поразила его не столько ее особая красота, сколько необычайный цвет лица. Это не был оливковый эгейский цвет, или кофейный, как у большинства матисов — жителей Могадишо, но светлый, веселый зеленый цвет, как на параде в честь дня Св. Патрика.

Если это благодаря макияжу и раскраске, то это — самая замечательная работа, которую он видел. Когда она моргнула при их столкновении, он заметил, что даже ресницы у нее были такие же зеленоватые.

К счастью для него, как подарок Аллаха, вознаграждение за его бессрочную службу, его ждало свободное такси. Нетрудно было проследить за их машиной. В Могадишо машин было немного, и они обычно держались ближе к набережной или дипломатическим кварталам.

Водитель зарабатывал плату за проезд, пока они гонялись за «джипом» по узким мощенным аллеям и грязным авеню.. Только когда они выехали за городскую окраину, шофер остановился.

— Простите, эффенди, дорога дальше не идет, и я дальше не иду. — Его английский был ломаным, но точным.

Викерс понимал: спорить бесполезно. Дальше ехать на и без того заезженном «ситроене» было нельзя. Дорога годилась только для верблюдов и для «джипов». По этой разбитой дороге на такси и мимо не проедешь. Викерс подождал пока «джип» не скроется за горизонтом, и только потом приказал ехать назад в город.

Всю ночь ему снилось это блестяще зеленое лицо. В остальном у этой женщины были классические черты лица, характерные для этой части Африки, частично негритянские, частично — арабские, тонкая экзотическая смесь.

Обязанности журналиста давали ему известную свободу. Поскольку он сдавал работу в срок и не перерасходовал средства, в остальном он мог свободно передвигаться и сам выбирать темпы. Его ближайший начальник сидел на Флит Стрит.

Я найду им кое-какой интересный материал, подумал он. Светло-зеленая леди — это вызовет интерес и в «Таймс» и в «Дейли Ньюс», и в «Стар».

Не будет особо сложно проследить, куда могла поехать машина из города. Машины вне города — такая же редкость, как человечность. Не такая уж страшная задача. Не раз он неделями торчал в зарослях кустарника, ночуя в собственном «джипе».

Прежде, чем уехать из Могадишо, он взял с собой столько продуктов, воды, горючего, чтобы хватило на месяц, хотя и не собирался так задерживаться. Насколько он успел разобрать, столица сама далеко не была так снабжена.

Дорога лежала через Балад, вдоль Вади Шебелл, по большей части сухой в это время года. Температура там была адская. Кондиционер в «джипе» гудел от перегрузки.

Согласно справкам по дороге, ему пришлось свернуть на побережье к северу, не доезжая Джохара, чтобы потом ехать через Марек и Харадеру. Даже верблюжья тропа была хорошей дорогой в этой глухомани.

В Оббии капитан имперской армии пытался сам распорядиться его запасом горючего. Только удостоверение ЮПИ и правительственный пропуск дали ему возможность проехать на Иддан. Он подъехал уже к провинции Мигуиртина, так ничего и не найдя, и подумывал, не придется ли ему ехать до Кейп-Гвардафуи. Ему было душно, он устал, и уже начал задумываться, что делать дальше, когда снова увидел зеленую женщину.

Правда… это была другая женщина.

Он увидел, что как торговала рыбой на одной из подставок из пальмовых ветвей в районе порта в рыбацкой деревне Гарад. Ее чадра была откинута, из-за жары, как ему подумалось. Может быть, некогда она была красивой, но годы и трудная жизнь иссушили ее кожу. Она была много старше той, из-за которой его принесло сюда.

Но более удивительными были двое зеленых детей, игравших на берегу, бегая в компании нормально окрашенных сверстников, время от времени возвращаясь, чтобы попрыгать у ног пожилой женщины. Наверно, их бабушка, подумал Викерс, останавливая свой «джип».

Дети окружили машину, стали трогать ее, осматривали грязные шасси. Гарад — заброшенное местечко, и вездеход здесь — такая же редкость, как и его белый водитель. Пока Викерс изумленно изучал зеленых детей, он понял, что о раскраске или макияже не может быть и речи. Им было семь-восемь лет, ясноглазому мальчику и капризной маленькой девочке, и оба они были зелеными с головы до ног. Только глаза, волосы и ногти не были этого экзотического цвета, хотя и ногти казались зеленоватыми.